Спойлер: Пуговицы ПУГОВИЦЫ Аскетичное производственное помещение наполнено ровным светом люминесцентных ламп. Стены, выкрашенные в белый и синий, пестрят от множества плакатов, памяток и предупреждений: не бросай, не суй, не размахивай, не вступай в конфликт с террористами. Покоцанные столы из ДСП, стулья, мешки и коробки. Слабый дневной свет, льющийся из оконец, безнадежно проигрывает электрическому. Тридцать одна душа послушно и вяло собирает пуговицы. За смену, не усердствуя, можно собрать килограмм пуговиц. Правда, смена короткая — всего четыре часа. Да и пуговицы особо никто не считает. Вроде есть кило и ладно. Клик-клак, пуговица готова. Несложные манипуляции: пальцы подцепляют металлические детали из двух разных кучек, затем части соединяются в пуговицу и летят в мешок. Клик-клак, дзыньк! В конце смены мешки собирают и куда-то увозят. Тысячи человек ходят в одежде с этими пуговицами. Вероятно, многих хоронят с этими же пуговицами. Вероятно, пуговицами и с Хароном расплачиваются. В помещении очень много клик-клака и дзыньк. Кроме Максима здесь еще тридцать душ, и все состоят на учете в ПНД. Трудотерапия должна помочь с социализацией, но в основном помогает руководству предприятия выбивать деньги для себя. Психи особо не задумываются по поводу эффективности работы. Грубовато звучит слово «психи»? Максим не обижается. Ну что тут поделаешь? Три эпизода со стационаром, руки в безобразных белых узорах. Два припадка. Грибы, стимуляторы, психоделики. Псих? Ну, немножко, да. А остальные? Сломанные механизмы с заедающими мозгами. Их на свалку нужно вывезти или вовсе разобрать на части. А с ними нянчатся, занятия придумывают, чтобы хоть какой-то толк с них поиметь. Развалины. Развалюхи! Максиму стыдно, что он в такой компании. И стыдно от того, что стыдно. Нечего нос задирать — раз здесь торчишь, значит, ничем не лучше. К обеду набираются пятьсот грамм. Даже смешно, что пуговицы измеряют в килограммах. Как будто они настолько бесполезные, что проводить точный подсчет не имеет смысла. А что, если психов измерять не по головам, а в килограммах? Две тысячи четыреста килограмм психов. * * * Обедать хорошо. Вообще, все тут хорошо устроено, с умом. Ни на что не отвлекаешься, распорядок дня продуман и предсказуем. Когда все продумано, то в голову не лезут плохие мысли. Один только недостаток — дед Коля. Дед Коля тоже псих, но чувствительный и обидчивый. Если спросить его про ПНД, он сделает вид, что не понимает, о чем речь. В больнице он, вот так! И все тут. Полгода лечения, уколы, занятия в группе. Зато теперь дед Коля не собирается на завод, снесенный десять лет назад. И не разговаривает с Борисом Сергеевичем, потому что Борис Сергеевич давно под плитой лежит из искусственного гранита, а с мертвыми разговаривают или сумасшедшие, или некроманты. Некромантов тоже лечат, но обычно стационарно с еще более короткими ремиссиями. Родственники обескуражены: вместо того, чтобы окончательно спрыгнуть с ума и оставить в наследство долю к квартире, дед Коля оживает и собирает пуговицы. Дед Коля, равнодушный к делам земным и семейным страстям, любит читать стихи. В обед он, наскоро поев, достает из нагрудного кармана рубашки сложенный листок (с грязными уголками: ими он чистит ноги) и начинает декламировать. Жаловаться не имеет смысла. Псих жалуется на психа!.. Ах да, стихи. Вот, пожалуйста. Они лишают нас традиций И дух народа подрывают Их гамбургеры, пепси, пицца Духовности расти мешают! И далее в таком же духе. Дед Коля не интересуется мнением окружающих. Впрочем, у многих повреждения в рассудке достигают такого уровня, что декламация бредовых стихов не вызывает раздражения. Так сорные травы бесстрастно внемлют завыванию степного ветра. Сочинение стихов и их чтение вслух сильно занимают деда Колю. По крайней мере, он читает новые стихи каждую неделю. * * * Декламации обходятся Максиму в нервный срыв и несколько сборников стихов, которые он с болезненным удовольствием рвет на части и выбрасывает в мусорное ведро. На каждом сборнике значится скромное «Максим Плещеев. Поэт». Омерзительно! Максим с отвращением роняет взгляд на изорванную страницу. Ночь. Звезды. Нету сна. Хлыстом прокинут Млечный путь. И смотрит сквозь эпохи тьма. В…………………………………….. Что там дальше? А, неважно! Поэт! Тьфу! Все написанное теперь кажется таким мертвым, пустым и напыщенным. Человек, написавший эти стихи мертв, как и сослуживец деда Коли. И сборники эти поганые… У каждого знакомого по сборнику с «Максимом Плещеевым». Ну и самомнение! Хорошо, если книги пойдут на растопку или ими подопрут шкаф. Всё лучше, чем читать эту манерную дрянь самовлюбленного двадцатилетнего мальчика. После расправы с «Максимом Плещеевым», Максим открывает крепкое и быстро достигает нужного состояния. Нужное состояние — приподнятое. И здесь не бывает плохих мыслей. К сожалению, таблетки помогают с мыслями все хуже. После второй бутылки Максим с улыбкой наблюдает в окно за сереющим закатным двором и закуривает. Очень хорошо, что есть крепкое пиво. Скоро он заснет, а утром пешком отправится на работу собирать пуговицы. Пройдут еще четыре часа, закончится смена, и на обратной дороге в спутники вновь напросится бутылочка крепкого. Доктор и не знает, что Максим улучшает курс лечения пивом. Доктор вообще не так уж много знает. Например, доктор препарирует его разными тестами и расспросами и уверяет, что Максим — латентный гомосексуал, страдающий шизоидным расстройством. При этом доктор не знает, каково это — разгадать секрет мироздания после неучтенного количества долек мухомора. Также доктор понятия не имеет, каково это — снюхивать дорожку с живота подруги. Жаль, конечно, что подруга при уме. Не спрыгивает. Теперь уже с дипломом, кажется, и работает где-то. Крупная компания, умные слова, сладкие оклады. Вот бы показать ее начальнику фотку, как она ползает в грязи в парке и ищет вес в красной изоленте. Все руки в земле, ногти обломаны, а вокруг — лунки как от землеройки. Явно не пуговицы собирает подруга. Нечестно, конечно, ведь они оба проходят по категории «активные потребители наркотических веществ». Только вот Максим инвалид, а она — нет. Нечестно. Когда нечестно, хорошо помогает пиво. Эта бутылка уже последняя: после нее Максим крепко засыпает. * * * Старый хрен вновь читает стихи. Перед тем, как начать, он всегда раскрывает рот, обнажая желтые камешки зубов. На губах блестит обеденный жир. Ноздри раздуваются. Возбужден, значит. Давление поднимается, может, даже член торчит. Как же, у него новый стих! И сейчас его друзья по коллективу, заводские работяги, будут слушать! Нас мир капитализма обступил И травит ложью голливудского кино Но тот, кто в комсомол вступил В цеху и жизнь, и правду выучил давно! Психи не реагируют. Клик-клак, дзыньк. Несколько человек поднимают голову — просто на звук голоса. Это те, кто по команде выпрыгнет в окно или будет без эмоций наблюдать за Апокалипсисом. Клик-клак, мир пал. Среди немногих, кто откликается на голос поэта — Максим. Он заранее вооружается ручкой и листком бумаги, а затем суетливо записывает стих. Через месяц набирается целый сборник. Поскольку доктор, наблюдающий Максима, — ученый болван, он также не в курсе, что его подопечный склонен к садизму. * * * На обед дают суп, котлетки и пюре. И даже овощной салат. Хорошо, когда все продумано за тебя. После обеда остается всего два часа и около двухсот грамм пуговиц. К тому же, не надо тратиться на перекус. За пуговицы много не платят, вернее, платят сущие копейки. Но большинству психов это все неважно. Часть живет с родными, которые деньгами и распоряжаются. Часть же просто существует при минимальных потребностях и равнодушно относится к материальным стимулам. Максим тоже равнодушно относится к стимулам, не считая пива. Ему повезло с жильем, а пуговичных денег и пенсии по инвалидности хватает на выпивку и какой-то мусор на завтрак и ужин. Главное, что плохие мысли не скребутся по черепушке. Доктор пристает, мол, а что за плохие мысли? Что же вы за доктор, если и сами не знаете? Только и умеете, что опросники выдавать, да лекарства выписывать. Которые, к тому же, и не помогают. Хотя вот у деда Коли все хорошо. Помогают, получается, лекарства. Не видит он мертвецов и не собирается на завод. Только поэзия, та самая эксцентричность, кою лекари относят к одному из признаков местных модных расстройств, так и прет. Но это ничего, ничего. Дед Коля смахивает рукавом капли бульона с уголков рта и лезет рукой за бумажкой. То же самое делает Максим, только проворнее. И звонко оглашает столовую пламенными строчками: Они лишают нас традиций И дух народа подрывают Их гамбургеры, пепси, пицца Духовности расти мешают! - Ну? Как вам МОИ стихи? — спрашивает Максим. - Это мои стихи, - протестует дед Коля и резво подскакивает к подлецу. – Ты же мои стихи читаешь! Психи без особого интереса наблюдают за спором. Несколько, еще не окончательно расставшихся с мозгами, лукаво поглядывают на поэтов, надеясь на драку. - Как же твои, - упирается Максим. – Мои стихи, вот же, смотри! И показывает захватанные клочки со своими каракулями. Дед Коля краснеет, теперь уже не от приятного возбуждения. - Мои, мои стихи, идиот! Это я их читаю! - Ты бредишь. Стихи мои, вот сейчас же их прочел я, а не ты! Лицо старика становится уже опасно красным. Рот кривится, кулаки сжимаются. Максим готов к тому, что его будут бить. Дед Коля ничего не говорит больше, разворачивается и уходит из столовой. Кто-то из психов смеется. Один тощий парень, тоже с припадками, даже подходит и хлопает Максима по плечу. Потная мягкая ладонь неприятно касается футболки. Как будто вываливают теплое пюре на одежду. Это Вася, шиз. Немигающие пустые глаза и вечная полуулыбка делают его похожим на разбитого параличом инвалида, скрюченного к кресле-каталке. Доктор и Васю определяет как латентного гомосексуала. Вася обижается, кричит, что он не ##### и выбегает в коридор. Потом выходит доктор, успокаивает его («я и не говорю, что ты э-э-э-…») и продолжает гонять по тестам. Тесты показывают, что Вася, кроме веселых сексуальных отклонений, подходит под третью группу. Зато у Васи нет плохих мыслей, потому что порошок выжег и без того дурную голову. Чистый котелок. Только ноги чешутся: все время нужно ходить, а концентрация удерживается лишь на несколько секунд. Полкило пуговиц – рекорд Васи. - Здорово ты его! Достал уже как не знаю кто, - улыбается он. - Ничего, я ему устрою еще. * * * На следующий день дед Коля делает ход конем и пытается зачитать стихотворение до того, как заготовщики пуговиц приступят к трапезе. Братия даже не успевает взяться за ложки, как дед Коля разворачивает вырванный тетрадный лист. Максим, теряя самообладание, достает из кармана обрывок и быстро тараторит: Нас Ленин Владимир жизни учил К труду и борьбе подготовил Пусть труден путь для нас этот был Советский Союз всего того стоил! У деда Коли отвисает челюсть, губа дрожит. Он орёт: - Хватит читать мои стихи! Слышь, ты! Максим криво улыбается и дрожащим голосом возражает: - Это мои стихи! Ты все путаешь! Дед Коля страшен. Он задевает тушей край обеденного стола, отчего суп из тарелок разливается по столешнице, и стремительно приближается к Максиму. В глазах и гнев, и отчаяние. Он оборачивается к пуговичникам, затекающим в столовую, и возмущается: - Мои стихи ворует! А? Я сочиняю стихи, а он их ворует! Вася скалится. Остальные мельком смотрят на поэтов и рассаживаются. Надо обедать, какие тут стихи?.. Максим не сдается и упорствует. Никто здесь никому не поможет, а значит, надо идти до конца в безумии. Русский бог юродивых любит. - Мои, мои стихи, - лихорадочно говорит Максим. – Ты совсем дурной, Колян, ты мои стихи воруешь, записываешь на свои обосранные листочки, а потом тут читаешь. Да ты знаешь, что я ночами не сплю? А? - Чего ты не спишь?! - Стихи я пишу! А ты воруешь! Дед Коля с силой отталкивает Максима, ревет что-то нечленораздельное и выбегает из столовой. Его сосед по трапезе некоторое время смотрит на дверь, а затем деловито съедает нетронутую еду. * * * Целая неделя проходит без стихов. Никто ничего не читает. Пуговицы, обед, пуговицы, дом. Пиво, сон. Гипнотический ритм создает иллюзию бесконечности времени. Максиму ничего не снится. Максима это устраивает: его не мучают кошмары, как после выписки из ПНД. И ноги не чешутся, как у Васи. В выходные уборка. Еще можно шляться по району, наблюдая, как он обрастает домами, в которых будут жить счастливые люди с рекламных билбордов. У них хорошие зубы и будущее. И одежда на молнии, без пуговиц. Еще можно рассматривать симпатичных девушек, но скорее как напоминание о прошлой жизни. Некоторые таблеточные коктейли плохо действуют на либидо. Да и какой он кавалер? Инвалид, собирающий пуговицы. Лучше всего, конечно, помогают сериалы. Бесконечное занятие, поглощающее без остатка, даже для плохих мыслей не остается места. Только белые сигилы на запястьях напоминают о временах краткого торжества бесов. В чем-то сериалы даже обходят пиво. Во-первых, они практические бесплатные. Во-вторых, опьянение проходит быстрее. Идеальная пища лотофагов. * * * Мы сбросим рабские оковы Воспрянет ото сна родной союз И трудовой народ наш снова Разгонит прочь буржуйский гнус Это дед Коля опять читает стихи. Не выдерживает человек, в голове что-то происходит, так и просятся наружу вирши. А где же читать еще, как не в коллективе? И дело полезное делается – пуговицы. Максим сидит в углу столовой и записывает очередной шедевр. Больше всего ему хочется удавить старика, чтобы он больше не мог уже ничего сочинять. Со своим поганым трудовым народом, капиталистами, буржуями… Просто сломанный механизм, который следует добить. Как только дед Коля заканчивает декламацию, Максим слово в слово воспроизводит стих. Рядом мерзко хихикает Вася, остальные, как обычно, задумчиво смотрят в тарелки, вертят головами, чешутся, роняют еду на пол, бубнят себе что-то под нос… В общем, не слушают ничего, кроме скрежета ржавых шестеренок в голове. - Ты опять мои стихи читаешь? – ревет дед Коля. Вася под столом – не от смеха: социалистический агитатор, прихватив вилку, спешит к обидчику, шаркая рабочими ботинками по кафелю. Максим не сразу понимает, что происходит и получает удар вилкой в шею, затем еще один в щеку, в правый бок и в грудную клетку, об которую вилка и ломается. Больно и тепло, и не хочется сопротивляться, поэтому Максим сползает на пол и смотрит, как кровь пропитывает одежду, стекает с лица и странно разливается внутри. Пуговичные мастера вопят, вся столовая превращается в горящий зверинец. Большинство сбивается у выхода, включая деда Николая, топчет друг друга и визжит. Через пять минут до Максима добирается охранник, бросивший неразгаданным слово по вертикали («Страна в Восточной Европе, 5 букв»). Еще через 15 минут прибывает скорая и увозит Максима. Ничего опасного, говорят врачи. Раны неглубокие, кровопотеря минимальная. Страшно только. Максим проводит в больнице несколько часов, после чего, перевязанный и обколотый, едет домой. Позднее ему звонит Вася и рассказывает, что деда Коли нет. Похоже, он не в полиции, а кое-где похуже, потому что огласке придавать случай не хотят. Значит, решат по-больничному. А еще через день Максима к себе приглашает лечащий доктор на внеплановую встречу. Перепуганные они там все, выясняют, почему ценные кадры друг с другом дерутся. Бывает такое, но, конечно, редко. - Что там у вас случилось, - интересуется доктор. Максим неубедительно излагает свою версию: дед Коля теряет связь с реальностью и принимает его стихи за свои. Разъяренный этим удивительным обстоятельствам, он бросается с намерением убить обидчика. Fin. Как доказать, что стихи Максима? У него куча листочков, исписанных его рукой, но под руководством муз. - У вас обоих нашли кучу листочков со стихами, - парирует доктор. – Стало быть, Максим, ты говоришь, что стихи твои, а Николай – наоборот. И у обоих листочки. Кому верить? Максим пожимает плечами: - Ну спросите Василия, например. Он подтвердит, что стихи мои и читаю их я первым. - Да мы уже всех опросили, - вздохнул доктор. – Кто-то говорит, что ты Николая задирал, кто-то говорит, что он почти всегда такой легковозбудимый. Кто-то вообще не помнит никаких стихов. И что нам делать? Доктор выжидательно смотрит на Максима. Глазки канцелярские. Доктору кажется, что он все знает, а может, так и есть. Конечно, он не дурак. Только если все время проводить среди дураков, то может втемяшиться в голову мысль, будто ты сверхчеловек. Так и одноглазый сверхчеловек среди слепых. Все уже наперед решено, это точно. Главная задача – прекратить бунт без шума, а как именно, не имеет значения. Иначе начнутся проверки, и богадельню сократят. Кто же тогда пуговицы делать будет? - Кого-то выгнать? – неуверенно предлагает Максим. - Ну зачем выгонять? Николай сейчас принимает галоперидол, работает спокойно. А ты будешь работать спокойно? - Буду, - отвечает Максим, представляя себе инъекцию. - Ну вот и славно! А про стихи ты забудь. И не задирай ты дедушку. С ним уже тоже поговорили, если захочет стихи читать, то пусть другое место выбирает. На том Максим и доктор заканчивает продуктивную встречу. Впереди тонны пуговиц, сотни сериалов, пиво и… * * * ПУГОВИЦЫ Издательство «Воймега» Москва, 2023 Об авторе: Александр Добронравов — выпускник РНИМУ им. Н.И. Пирогова. Работает врачом-психиатром в психоневрологическом диспансере № 14. Ранее не публиковался. Аннотация: Сборник включает в себя постмодернистские стихотворения, навеянные творчеством Дмитрия Пригова. Лубочно-примитивистская лирика воспроизводит несложный, но оптимистичный мир типичного советского патриота. Стихотворения, написанные на грани фарса, удивительно реалистично отражают дух «народной» поэзии с ее простым посылом и чаяниями.
Круто, а хорошо бы, чтобы Максим нашел помойку, куда потом пуговицы выкидывают, которые они собирают)) --- добавлено, 20 сен 2023, дата оригинального сообщения: 20 сен 2023 --- нужно на Автортудей выложить
на RT Ефремову зачитывать) Вариантов много можно придумать, этот тоже хороший. Но вообще на 90% тут все реальные события.
Ну на самом деле убери из рассказа ПНД и получится, что это обычные работяги, которые делают на работе что-то, потом едят и бухают, спят и опять по кругу.
А это и не ПНД) вообще там можно даже инвалиду кое-как зарабатывать, но у большинства пациентов есть большие проблемы на волевом уровне, в т.ч. из-за медикаментозного лечения.
блин, да таблетки там зверские и сознание разрушают только в путь. Мозг конечно лечить не могут и не смогут наверное никогда.
очень печальные истории. А без таблеток только в палате держать, т.к. человек сам для себя опасен становится.
Значительная часть этих пациентов (если вообще не большая) дозлоупотреблялась этанолом, солями, спайсами и прочими девайсами. Так что… нотинг персон… пацаны шли к успеху
тут и не поспорить, синька в любом виде зло иногда смотрю на синяков у курского вокзала, которые там тусят и удивляюсь.
Markus, ну, я не отнесся так серьезно) Просто занятный рассказ. Беллетристика, не научный труд. С интересом почитаю твой разбор)
