+18 Спойлер: Грибодром ГРИБОДРОМ Спойлер: Грибодром В офисе ему выдали огромный тяжелый баул. Судя по описанию, сумка была забита едой. Какие-то загадочные дорогие консервы, сухофрукты, оливковое и подсолнечное масло, крупы, мука и прочая бакалея. - Там что, арбузы? – заныл Максим. – Чего она такая тяжелая? Может, в две лучше положить? Старший по смене с отвращением посмотрел на Максима и почесал влажную экзему на затылке: - Положили как надо! Раз в одну сумку, значит надо, чтобы в одну сумку! Максим ничего не ответил. Спорить со старшим по смене не было смысла и даже удовольствия. Этот неисправный ублюдок, выживший благодаря медицине и материнскому эгоизму, вырос в идеального мелкого надзирателя, худшего из всех. Он вызывал отвращение, хамил, оставлял после себя хлопья перхоти, пах больным желудком и мылом, покрикивал, приказывал, не шел на компромисс, пытался соблазнять сослуживиц дешевыми шоколадками, выслуживался и лебезил перед начальством и жалко подворовывал, позволяя держать себя на крючке. Он напоминал тягучий жирный ком канализационной грязи, которую раз в пять лет вытаскивают из наглухо забившегося стока в ванной. Максим со вздохом опустился на засаленное офисное кресло без спинки и оперся локтями о бедра. Ноги ныли еще от прошлого заказа. Ступни сиротливо томились в наглухо застегнутых дешевых зимних ботинках, пропитавшихся многодневным ядовитым потом. Суставы подозрительно болели, предвещая ранний артрит. Максим так долго бегал по курьерским заказам, что смог догнать старческие болезни. Старший по смене выжидающе навис над Максимом: - Ну? У тебя всего полчаса на заказ. - Была бы машина… - Кто тебе её даст, Максим? Ты на парковке умудрился помять две машины. А если бы на дорогу выехал? - Потому что их криво поставили!.. - «Криво поставили!», - передразнил его старший по смене. – Никто машины не бил, кроме тебя! Поэтому передвигаешься своим ходом… Я тебе машину никогда не доверю! Максим хотел что-то ответить, но решил, что искать новую работу ему пока лениво. Везде одно и то же. Курьер с правами категории «В». С перспективой карьерного роста до старшего по смене. Достойная оплата для людей, которые питаются праной и передвигаются исключительно за счёт левитации. Социальный пакет. С ручками, б/у. Отличный дружный коллектив, состоящий из неудачливых дрочил, осевших в Москве, как остатки еды в раковине. Все с потерянными глазами и с жизнью до последнего рубля. Максим снова вздохнул, встал, с трудом взвалил сумку на плечо и поплелся к выходу. Старший по смене с самодовольным видом сел за свое рабочее место, чтобы дальше смотреть ролики про машины, которые они никогда в своей жизни не купит, даже если пообещает планете не плодиться. * * * Ехать было недалеко. Двести метров до автобусной остановки, пятнадцать минут в тепле, и еще где-то триста метров по лабиринтам спального района. Максим раздраженно жевал губу, думая о том, что какой-то урод заказал безумное количество еды. Богатый, значит, урод. И не только богатый, а еще и заставивший грузить всё в одну сумку, чтобы тащить было сложнее. Может, он не знает, что старший по смене, это удачно пережившее эволюцию пресмыкающееся, заставило тащить баул пешком, а не на машине? Автобус приехал на удивление быстро. Салон был забит старыми бабками, как будто автобус шёл до лодочной станции Харона. Рассевшись вдоль окон, они походили на галерных гребцов. Ну ладно, не походили. Для гребцов у старушек были слишком безжизненные лица. Мертвые гребцы. На некрогалере. Максим ехал стоя, заранее устранившись от борьбы за сидячие места. Стоило только забиться в дальний угол, как к нему обязательно подплывало чьё-то желеобразное пузо и с укором нависало над ним, негодуя на молодость… Впрочем, Максим старался временами переключаться на позитивный настрой. Он вспоминал свой первый год после университета, как он работал в отделе взыскания задолженностей и вечерами доводил вот таких же бабок, по дурости взявших кредит, до крика. Его ненавидели, боялись, бросали трубку, умоляли, торговались, но нет, нет! Максим, как и любой другой щенок, послушно пережевывал рабочий скрипт, проворачивая идиотов в долговых жерновах. Теперь ему было даже жалко тот сброд, который он так старательно изводил по телефону. Прошло уже столько лет, кто-то наверняка умер. И сгнил. А Максим всё еще помнил, как выбивал из бывшего человека деньги. Странно. От жалостливых мыслей стало тошно. Максим вышел из автобуса на остановку раньше и побрел, хлюпая ботинками по снежной жиже. Нужный квартал начинался за перекрестком, взятым в плен тропическими вывесками магазинов. Максим одно время всерьез подумывал заделаться шоплифтером. Но здраво рассудил, что курьерам, даже бывшим, никогда не повезет. И возьмут его в первый же раз за какой-нибудь гнусный дагестанский коньяк. Тем более, что ничего интереснее украсть ему в голову и не придет. Спальный район, огороженный стеной вытянутых панельных домов, заманил Максима внутрь и вынудил блуждать среди сонных неприветливых дворов, состоящих из припаркованных как попало машин, слякоти и кладбищенских оградок. Мимо прошёл сильно пьяный мужчина с красным лицом и отрешенным взглядом гребца, чья галера пошла на дно. Пока Максим шёл, груз в бауле как-то сам собой улегся. Видимо, там что-то смялось, а может, если повезло, даже надорвалось и просыпалось, так что урода, ожидавшего свою хавку, ждало разочарование. Максим с удовольствием представлял себе, как он начнет ругаться с клиентом, а виноватым, конечно, окажется старший по смене, послушавшийся дурака и запихавшего всё в одну сумку. Но уволят Максима. Взыскав всё, что там просыпалось. Так уж заведено. О, ну хорошо, пусть уволят, тогда Максим… Где-то примерно на этом волнующем месте еда в бауле ощутимо пнула Максима в бок. Максим болезненно вскрикнул и остановился. Какая-то банка, расправившись с мукой и гречкой, перелетела из одного конца в другой и врезалась под ребра. Жалкая сучка. Тебя выпотрошат и выбросят. Не воображай о себе. Через несколько шагов в спину Максиму ударила еще одна банка, при этом баул задергался, как в припадке. Сквозь ткань донесся приглушенный глупый смех. Максим похолодел, представляя, как его впутали в историю с похищением ребенка. Правда, тогда уж точно не придется переживать о работе курьером с правами категории «В». Понадобится сдавать экзамены со сложными жизненными вопросами, например, как правильно заходить в хату. Глупости, кто положит в баул ребенка, выдавая за еду? Всему есть предел, и халатной глупости, и преступной халатности, и даже скверному чувствую юмора. На счастье, содержимое сумки прекратило мнительные размышления Максима и само открыло молнию. - Привет, сладенький. Голова профессора Доуля. Хорошая книга. Отрезали голову, а она живет. У большинства наоборот – отрезали голову, а живет тело. Голова не нужна, совершенно. Ни курьеру, ни старшему по смене… Ладно, в сумке просто… - Да поставь ты меня на землю! Максим послушно опустил баул на асфальт и уставился на карлицу, уютно расположившуюся внутри. Маленькое ладное тело, одетое в джинсы и кофту, не выглядело таким уж деформированным, как могло бы. Ярко накрашенные губы были растянуты в улыбке. Насмешливые выпученные глаза изучали Максима, как глупую собаку, застрявшую мордой в заборе. - Ну ты и скучный! Я бы сразу посмотрела, что я тащу! - Так мне сказали… Карлица смешно скривила лицо: - Ой! Еще и доверчивый такой! А если бы там взрывчатка лежала? - Мы взрывчатку не продаем, не возим, не покупаем. - Скучный, скучный! – запричитала карлица. – Нет, ну в самом деле! Это ты бы меня так до самых дверей и донёс! Максим полез за мобильным, чтобы взбесить старшего по смене. Возможно, этот урод сейчас дергает свой отросток, заглядываясь на глянцевых баб. Которых, конечно, у него тоже никогда не будет, как и машин, и часов и всего другого, чем так любят дразнить глупых бедняков. Приятно испортить чужой праздник, даже такой маленький и жалкий. Карлица вылезла из сумки и ловко выхватила мобильник у Максима: - Ну прекрати, в самом деле! Ты дурак, что ли? - Я дурак?! Мне сказали, что я везу еду. А тут ты сидишь! Еще и ногами колотишь! - Конечно, колочу! Ты зачем вышел на остановку раньше? Максим махнул рукой и присел на ограду, так полюбившуюся московским начальникам. Впрочем, если бы карликов в городе было больше, то ограда как раз сгодилась бы для защиты от миниатюрной кавалерии. Скажем, сегмент ограды, а за ним – врытые в землю колья, ну и пикинеры, конечно, в каре… Чтоб вас, сучье племя! Занятые прохожие не обращали никакого внимания на странную пару. Только какой-то дед в огромной меховой шапке так загляделся на карлицу, что едва не улетел в жесткий голый кустарник, приветливо ощетинившийся вдоль дорожки. - Ну и что мне делать? – противно заныл Максим. – Я должен теперь позвонить старшему по смене, узнать, что это за идиотская шутка. Потом надо клиенту позвонить… - Какой клиент? Ну ты и дурак! – заохала карлица и даже хлопнула себя по ногам. – Вы там совсем что ли без головы? Ты еще в ООН позвони, мол, карлица попросила донести её домой в сумке. Максим немного пришел в себя. - А, вот, значит, как. Так это ты шутки шутишь? Ну, мне всё равно надо позвонить. Отдай мобильный. - Дома отдам. Максим страдальчески схватил себя за голову. Карлица выкинула сумку на грязный заснеженный газон и дёрнула Максима за штанину. - Ну прекрати, чего ты. На работу что ль хочешь? Видела я этого вашего старшего по смене. Ну и #####! Раскомандовался, а сам-то… - Хочу, не хочу – какая разница? Деньги, зарплата, вот это вот всё. Слышала о таком? - Угу, слышала. Скучно. Пойдем лучше ко мне. Я тебя покормлю. И работа у меня есть. Максим взвесил все «за» и «против», как его учила мама. Оплачиваемая тупая работа без изысков, предсказуемый завтрашний день и такой же предсказуемый унылый старший по смене уверенно перевесили незнакомую карлицу из сумки. Впрочем, какой смысл считать «за» и «против», если вас на обед звала карлица? * * * Елена не обманула, она в самом деле жила как раз по адресу доставки «еды». Максим даже не запомнил дороги, просто следуя за карлицей какими-то навьими тропами. Её квартира располагалась в причудливом доме «гостиничного типа», где, при удачном стечении обстоятельств, было легко погибнуть от пожара в массовой давке или разбудить максимальное количество жильцов, включив любимую песню. Елена открыла дверь и пригласила Максима внутрь. Запахло какой-то сыростью, словно кто-то ворошил прошлогоднюю листву. Колебаться было поздно, да и уж совсем глупо, глупее, чем таскать карлиц в бауле. Квартира была однокомнатной, тёмной и видавшей виды. Здесь жили давно и не стесняясь. Просторный коридор освещала слабая желтая лампа в рваном абажуре. Дверь в комнату была заперта. На случайно расставленных вешалках без разбору висела одежда на все возрасты и сезоны. В конце коридора, по левую руку, начиналась большая кухня, на удивление чистая. Даже в интимном полумраке были видны пятна на вспучившихся бумажных обоях. К запаху прошлогодней сырости прибавился еще какой-то странный запах, будто в закрытой комнате была свалена только что выкопанная земля. На грязном полу в беспорядке валялись ботинки, мужские сапоги, тапочки с искусственным мехом, галоши, детские кроссовки и ссохшиеся комья грунта. - Мой рученьки и давай на кухню, - скомандовала Елена. – И возьми тапочки. Тут грязно, конечно, но это у Семена Иваныча свинарник, а у меня чисто… Потому что я убираюсь, а Коля – нет… - А Семен Иваныч это кто? – пристал Максим. - Работник. Живёт у нас. - Ясно. А Коля? - Муженек мой… Максим обреченно прошёл на просторную кухню, едва ли не половину которой занимал огромный диван. Елена уже хлопотала над едой, откуда-то появилось вино и почему-то гора маринованных грибов. - Пробуй, - приказала Елена и сунула бывшему курьеру под нос маринованный гриб. - Ничего, - вежливо ответил Максим, быстро сглатывая сопливый комок. Сквозь плотные занавески сочился умирающий зимний свет. Лампа здесь была ярче, чем в коридоре, но всё равно недостаточно яркой, как будто так и было задумано. Может, чтобы скрыть всю грязь, копоть и пятна? Или потому, что у жильца в закрытой комнате была светобоязнь? Зазвонил мобильный. Максим завороженно разглядывал экран с надписью «АРКАДИЙ СТАРШИЙ ПО СМЕНЕ». - Включи громкую связь, - потребовала Елена. – Раз уж уволился, хоть повеселимся. Максим послушно включил громкую связь и положил мобильный на стол. Динамик противно заскрипел: - Алло! Максим! Где пропадаешь?! - Ну, я не пропадаю, я… Я решил… Елена заорала в микрофон: - Алло! Алло! Это старший по смене? - Да, а кто… - Ваш курьер назвал меня карлицей! - Что?! Максим! Ты там?! Алло! - Я тут… Слушай, я…, - залепетал Максим. - Ты как с клиентами разговариваешь?! – возмутился старший по смене. - Старший по смене! Алло! – кричала Елена. – Алло! - Да-да, я вас слушаю… Извините, пожалуйста… - Как вас зовут? – спросила Елена. - Аркадий. - Аркадий, ваш курьер назвал меня карлицей. - Я понял. Я приношу свои извинения, это недопустимо. Просто недопустимо, я обращусь… - Но я и так карлица! – перебила его Елена. - Что, простите? - Я карлица! Маленький человек. Я ростом метр тридцать, если встану на цыпочки. Аркадий молчал. - Алло! - Да-да, я просто… Я… У вас претензия по качеству обслуживания? Вам всё привезли? - Нет! Я же говорю, что не всё! - Вы говорили, что вас назвали карлицей. Что вы карлица. - Не смей называть меня карлицей! - Но вы… - Я маленький человек! Маленькая женщина! - Хорошо, простите, пожалуйста… Наш курьер вам всё доставил? - Нет всё, сколько раз можно повторять? - Максим, ты тут? Чего не хватило?.. - Да всего… - Но клиент говорит, что не хватает чего-то. - Вот именно! Вы меня обворовываете! - Успокойтесь, пожалуйста. Я уверен, что… - Мне не положили трусы! – надсадно орала Елена. - Какие? - Твоей сестры! - Что? - Ты глухой? Аркадий, мне не положили трусы твоей сестры! - Максим! Что там происходит? Это клиент? - Не знаю, - смеясь, ответил Максим – Не уверен... - Быстро в офис! - Он никуда не поедет! Аркадий! - Простите, а… - Не прощаю! Я тебя засужу! Ты меня назвал карлицей! Мой адвокат – Генрих Падла! Аркадий что-то рассержено квакал в динамик, но его никто уже не слушал. Максим глупо хихикал в ладони, а Елена басовито гоготала, колотя маленьким кулаком по столу. - Гос-с-спади, с какими придурками ты там работаешь… - Работал… - Тем лучше… Трусливый ##### Аркадий. И имя пидорское какое-то! Угомонившись, они принялись за еду. Как выяснилось, Елена неплохо готовила, только зачем-то всюду примешивала грибы. - Не знаю, куда девать их, - пояснила она. – Мы тут выращиваем их и продаем. Сушим, перемалываем, фасуем, варим, маринуем, жарим, что хочешь. Грибы, грибы, грибы. Но уж больно хорошо расходятся. - Почему? – разомлев, поинтересовался Максим. Елена не ответила, только улыбнулась. Щёки Максима горели вином и девичьим румянцем. От еды и тепла он совсем расслабился и даже не переживал за окаменевшие курьерские носки. Похоже, чтобы ни случилось, запах грибов давал фору любой вони, вне зависимости от её источника. Конечно, жилая квартира казалась на самым подходящим местом для выращивания грибов. С другой стороны, таскать баулы для «пидора Аркадия» тоже было таким себе занятием. Елена уютно заползла на Максима и постоянно подливала ему вино. Призрачный зимний свет уступил место пронзительной синеве затухающего дня, а затем – желтым фонарям, гирляндами протянувшимся вдоль улицы. - Так ты грибы продаешь? - Продаю, и муженек мой продает. - А муженек не против, что ты на мне сидишь? - Он по этой части совсем не муженек, это он для бизнеса муженек, - пояснила Елена. - Сложно. - Сложнее понять, зачем ты курьером таскаешься, да еще и разных идиотов слушаешь. Максим пожал плечами: - Да как-то не сложилось с работой. Сначала по офисам кочевал, а потом так стало тошно, что в курьеры подался. Так-то я особо ничего не умею. Или бумажки перекладывать, или ногами двигать. - Ну вот и давай с нами грибами торговать. Милый винный трёп прервал шум в коридоре. Через несколько секунд на пороге возникла почти гротескная квадратная мужская фигура в кожаной куртке поверх спортивного костюма. - Мы тут! – позвала Елена. Высокий мужчина со смешным, непропорционально широким туловищем, прошёл на кухню и хмыкнул. На диване полулежал какой-то парень, оседланный карлицей с бокалом вина. На полу валялась пустая бутылка. Стол оккупировали обертки, объедки и огромная салатница с горой маринованных грибов. Максим хотел было принять более уверенную позу, но понял, что это бесполезно. Муженек Елены, очевидно, мог достать его с любой позиции в любое время суток и в любом состоянии. Под спортивным костюмом угадывалось гора мышцы, тренированное тело человека, который не качал мышцы для пляжа, а готовился к забиванию свай кулаками, как минимум – к схватке с асфальтоукладчиком. Такое же квадратное лицо с плоской широкой челюстью и воинственно задранными ноздрями выражало полнейшее равнодушие. Голубые ледяные глаза, кукольные и неестественные, методично изучили кухню и остановились на Елене. - Это кто? - Максимка, мальчик мой. Максим поежился и приготовился закрыть лицо свободной рукой. - Давай его торговать возьмем грибами? Муженек перевел взгляд на пьяный трофей карлицы. - Будешь с нами работать? – поинтересовался Коля. - Буду, - неуверенно сказал Максим. - Ну тогда всасывай инфу… Утром собираем грибы, тут же сортируем... Потом всё распределяем. Одни грибы продаем свежими, на рынке тут, одни готовим, одни сушим, перемалываем и фасуем. Перемалываем и фасуем у меня в гараже. Мы с Еленой забираем четыре пятых, остальное тебе. Придумаешь, куда еще сбывать свежие грибы, и я с тобой хоть расцелуюсь. Что еще?.. Комплект ключей в прихожей. На ободок унитаза и мимо не ссать, мою еду не есть, музыку громко не слушать. Усёк? - Усёк. - Ну тогда добазарились. Пойду похаваю. Коля открыл холодильник, забрал какой-то лоток и скрылся в загадочной комнате. - Наконец-то, - облегченно вздохнула карлица. – Нудит, нудит… И так всё тебе расскажет утром. Ты и так уже забыл, наверное? - С унитазом надо поосторожнее. - Ага. Ладно, я сейчас вернусь. Елена ловко спрыгнула с Максима на пол и скрылась в ванной. Зашумела вода. Максим взял мобильный и некоторое время тупо блуждал в недрах сети, пытаясь не думать о том, во что он впутался. Новости, картинки, новости, комментарии, картинки, ничего не значащие сообщения… Мусор. Если бы он собрал волю в кулак и здраво рассудил, то, конечно, стоило немедленно прекратить пялиться в мобильный, собрать вещи и вернуться в постылую съемную комнатушку. Чтобы проспаться, а утром решить, куда еще идти работать курьером. Идиоты с сильными ногами были нужны много где. Максим так увлекся размышлением о том, чего он никогда не сделает, что и не заметил, как на него прыгнула мокрая и довольная Елена. Руками она оперлась о его плечи так, что маленькая игрушечная грудь карлицы касалась лица, вызывая противоречивые чувства. В штанах некстати проснулся член, отдалявший Максима от благоразумного бегства из грибного притона. На удивление пустая голова ничего не соображала, лишь запечатлевая картину совращения. - Ну что ты, как мальчик, в самом деле, - промурлыкали карлица. – У меня всё на месте, можешь проверить. Максим послушно сыграл что-то вроде глиссандо на теле Елены и убедился, что никаких препятствий для дальнейшего совращения нет. Похоже, Елену вполне устраивало то, что Максим с обалдевшим видом лежал на диване и послушно, как марионетка, следовал указаниям. Виной этому, конечно, был не алкоголь, а вынужденное трехлетнее воздержание, превратившее Максима из неуверенного посредственного любовника в неуверенного пьяного девственника. Не размениваясь на мелочи, Елена расстегнула брюки и обхватила ртом член, воодушевленный видом голой (маленькой) женщины. Максим был уверен, что скоро всё закончится, его выволокут прямо так, со спущенными штанами, куда-нибудь на улицу и примутся засмеивать или даже линчевать за всё это чудовищное непотребство. За моральное разложение, за тень на профессию курьера, наконец, за двусмысленное соитие с карлицей, отдающее педофилией. Дальше было хуже. Елена взяла его за руку и потянула себе в промежность. Максим с беспокойством послушно прошелся рукой между ног карлицы, составляя тактильную картину вечной раны, вечной погибели, влекущей мужчин на обманчивые скалы оргазмов, разочарований и внезапного отцовства. Убедившись, что Максим совсем отвык от женского тела, Елена выпустила его руку, уверенно села на член и задвигала тазом, словно та самая наездница, которую Максим собирался останавливать дворовыми ограждениями и кольями. Давно мучавшая его загадка соотношения размеров органов быстро и счастливо разрешилась. Помещалось всё без каких-либо проблем. Елена наращивала темп, держась одной рукой за плечо Максима, а другой рукой лаская клитор. Максим с тоской ощущал неотвратимый оргазм, который Елена так хитро и умело выманивала наружу своим бешеным танцем. Еще через несколько секунд, показавшихся минутами, Максим перестал что-то отчетливо различать и ощутил предательскую обезоруживающую волну, начинавшуюся где-то под поясницей. Елена на удивление вовремя кончила, словно предугадывая слабую выдержку Максима. Она коротко и счастливо вскрикнула несколько раз, совсем другим, чистым голосом, и практически остановилась, ровно настолько, чтобы затянувшееся воздержание Максима разрешилось поспешной эякуляцией. Из-за стены донесся голос Коли: - Сколько? - Четыре из десяти, - в ответ крикнула Елена и повернулась к Максиму. – Не переживай, кого угодно можно подтянуть. * * * Утром Максима разбудил гигантский бизнес-муженек и едва ли не за руку потащил в комнату, где, видимо, выращивали грибы. Или хранились. Черт его знает. - Проснись и пой! Надо собрать всё, что выросло. Я пока пойду завтракать, потом едем торговать. Бери нож, срезай всё. Гнилушки откладывай. Нож под кроватью. С этими словами Коля настойчиво подтолкнул Максима в комнату и прикрыл дверь. Теперь уже отчетливо пахло не только сыростью и землей, но и грибами. Света практически не было, не считая тусклой лампочки, прикрученной к проводу в стене. Полосатые обои места отклеились от влажности и свисали, как надрезанная кора. Максим с удивлением обнаружил, что под ногами у него лежал самый настоящий мох. Мебели было немного. Старый платяной шкаф со вздувшимся зеркалом, этажерка, заваленная отсыревшими вспухшими книгами, письменный стол под холмиком грунта, и кровать в дальнем конце. Максим неуверенно шагнул вперед. То ли из-за мрака, то ли из-за смеси совсем не городских запахов, комната казалось больше отпущенного ей архитектором. Ориентируясь на свет лампочки, Максим медленно подошёл к кровати, которая, уже не вызывая удивления, была покрыта одеялом из земли, мха и робкой травки. Внизу, под кроватью, Максим в самом деле обнаружил старенький перочинный нож, еще советский, с пластиковыми накладками - неизменный спутник городских грибников. Перочинный ножик на пару с близорукими городскими глазками сеял террор и смерть в лесах Подмосковья, а грибы защищались – ложными двойниками, клещами и бомжами, изредка нападавших на мягкотелых любителей природы. Выпрямившись, Максим обнаружил, что кровать была увенчана старческой головой. - За грибами, сынок? - Простите, - в ужасе зашептал Максим и начал пятиться. – Я случайно… Простите… - Ты ж за грибами. - Я случайно… - Так грибы ж тута… Слышь, парень. Максим остановился. До двери в коридор оставалось… Непонятно сколько. Возможно – несколько шагов, а возможно – пришлось бы бежать, чтобы в последней момент его ухватила лапа какого-нибудь лавкрафтовского чудовища. Хорошо, выбежал, предположим. Дальше?.. Дальше – коридор, заваленный обувью, но выскочить Максим был готов и без обуви. Босиком до дома – почему бы и нет? Это если, конечно, его не остановят у парадной двери – лапы-то, может, еще и вытягиваются, особенно лавкрафтовские. Ну а потом всё, свободен. Можно в дурку сразу. - Парень, ты за грибами? Коля говорил, придет парень. За грибами. - Я думал, тут грибница. Грибная поляна. Ферма, - бормотал Максим. – Я не знал, что вы тут живете… - Живу, - с энтузиазмом подтвердила голова старика. – Живу и грибами вот расту. Дурацкий ножик в руки придавал странную уверенность. В голове крутилась до тошноты затасканная мысль про крысу, загнанную в угол и прочие интеллектуальные костыли для людей, вздрагивающих от собственных шагов. Уж хоть царапнуть ножом, да получится. Например – себя… - Да подойди ты, чего ты там шаришься всё, - заскрипел голова. – Грибы-то вот они, на мне. Максим придвинулся к голове и убедился, что силуэт на кровати, очерченный проклятой бестолковой лампочкой, соответствует человеческому тему, присыпанному землей. Силуэт был неровным – россыпью торчали самые разнообразные грибы, шляпки которых влажно блестели. На месте, где должна была лежать подушка, покоилась голова старика с открытыми глазами. - Семён Иваныч зовут меня, - представилась голова. - Максим. Максим. М-м-максим. - Да я понял… Ну чего ты? Бери нож… А, уже взял. Ну ножом режь грибы, я тебе скажу, где получше. - Так грибы на вас растут что ли? – растеряно спросил Максим. - Догадливый, как я погляжу, - фыркнула голова. – Ну, на мне. Щекочут меня, лезут вверх. А ты ножиком подхвати, да в корзинку. - В корзинку? – тупо переспросил Максим. - Ну. Вон она. Максим растерянно, словно ребёнок, впервые попавший в детский садик, обернулся и с трудом различил в сумраке плетенную корзинку, выстланную каким-то тряпьем. - Вот, бери корзинку, начинай собирать. Тут много, Коля вчера ничего не стал резать, говорит, мелочь плохо идёт. А мелочь-то вкуснее. На слове «вкуснее» Максима закоротило. Он застыл как вкопанный, рисуя себе картину заготовки грибов со стариковского тела. А ведь вчера-то грибы были совсем недурные. Правда, ни черта он в них не разбирался, и все грибы для него делились на две категории – вкусные и невкусные. Значит, славная Лена накормила его чем-то, что, по-хорошему, не должно было никогда появляться в меню, за исключением каких-то экстраординарных событий вроде блокады Ленинграда. Тогда бы уж и старика съели совсем. С землей. - Дедушка… - Семён Иваныч. - Семёны Иваныч, так а как же вы живете-то под землей? Вы же болеете. Грибы из вас растут. Семен Иваныч раздосадовано помотал головой и заскрипел: - Ну уж, скажешь тоже. Я раньше знаешь, что делал? Как меня с работы поперли, с завода, я сначала курьером мотался, а потом фирму закрыли. Пенсия у меня такая, что одежды не купишь. Я себе на похороны откладывал, пока работал, потом сын ко мне приехал… Говорит, я твои деньги в банк положу, проценты пойдут, на похороны хватит и не только. Ну и что, думаешь, он сделал? - Пропил, - скучно предположил Максим. - Пропил! Это я и сам могу… Я ему звоню как-то, мол, что с деньгами-то, уже год прошёл. А он такой, папа, я теперь женщина, зови меня Жанна. Операцию, мол, сделал, деньги верну когда-нибудь. Буду, говорит, этой работать… Моделью какой-то. А? Каков, гадёныш… Отрезал себе ### и моделью пошёл… Я на заводе пахал тридцать лет, потом еще курьером бегал, как мальчик, а он на мои деньги ### отрезал и моделью этой… Как его… В интернете-то. - Понятно. - Понятно?! Ну это тебе понятно, а мне ничего не понятно. Другой родни нет, баба моя десять лет померла как, а мне-то что дальше делать? Собрал кое-как денег на участок на кладбище, приценился, а там одни черные заправляют. Курлы-мурлы, мол, за участок ты платишь кладбищу, а ты мне еще заплати, чтобы тебе продали участок этот! Ну ты представляешь?! - Ужас… - сухим ртом прошелестел Максим. - Ну!.. Я его послал, мол, чурка ты поганая, и ушёл… А хорониться-то как-то надо. - А сын? - Нету сына у меня, всё! И не сын, и не дочь, зверушка неведома. Он, думаешь, меня похоронит? Как же! Еще денег ему оставишь – так он себе сиськи пришьет. Тоже мне, модель нашлась… В общем, понял я, что не похоронишь себя нормально. А это ведь какой стыд-то! Чтобы на похороны свои побираться! А если помру я в своей однушке? Так и буду там лежать и вонять полгода, потом квартиру взломают, а косточки мои на обочину схоронят, и всё! Понимаешь? Нет, на меня где сядешь, там и слезешь. Я уж решил – буду хорониться как положено. У всех нарядно, чинно, а мне как? Под жопу и до свидания, Семён Иваныч, лежи в канаве?! Хоть вой, а денег достань нормально – вот так я решил. Чтобы и гроб нормальный, и камень приличный, и место хорошее, не на перекрестке, и не на окраине, где пьяные родственники ссут на Пасху… Ну и знаешь, что? Пошёл в переход играть на гармони, была у меня в молодости такая вот специальность - на всех праздниках играл, круглый год. Везде приглашали. Девкам нравилось! А однажды подошёл ко мне Колька-то с Леной, говорят, дедуля, ты, мол, хочешь нормальную работу? Я говорю, на заводе тридцать лет отпахал, работы не боюсь, курьером бегал, на побегушках, значит, а теперь в переходе играю, чего уж теперь? Я так уж и зарекся – пускай будь, что будет, только бы схорониться. Мертвые сраму не имут, а как я помру, мне уж будет всё равно, как я деньги собирал. Ну вон сын ### отрезал, тем и живет, а я что? Лучше уж позориться сейчас, чем потом, потом уже ничего не поменяешь. А Коля-то добрый, мол, дедушка, ты чего, какой позор. Будешь полянкой у нас грибной, весь день лежи, радио слушай, мы только будем срезать грибы и всё. И могилку тебе обустроим, чтобы по-человечески. А у меня ноги уже чугунные, набегался я, да и после завода голова гудит, как турбина… Чего б не полежать полянкой? Кровать мне купили новую, я в неё как в колыбель улегся, потом землицей сверху присыпали, значит, культуру грибную рассадили, всякие эти споры, значит. Ну вот лежу я, а мне одно удовольствие. Кормят хорошо, туалет… Сам понимаешь. Радио вот, иногда книжки мне включают аудио, слушаешь там всякое интересное – Астафьев, Распутин… А потом такая отрада… Это ж ты жизнь даешь, причем постоянно. Раньше как было? Родился сын у меня, да? А потом выходит, что и не сын это, а какой-то пидорас, я ему так и сказал, ты, мол, Ваня, пидорас. Ну а тут грибочки, хорошие такие, и все разные. Вот эти на суп хороши, вот эти – высушить и нюхать, для здоровья самое оно. А эти вот лучше пожарить с лучком. Скажу честно, я и сам грибы ем, даже неудобно как-то. Так и живём. - Ясно, - спустя некоторое ответил Максим. Воцарилось молчание. После того, как Семён Иваныч излил душу, бежать стало как-то особенно неловко. Ну вот, положим, лежит дед, закопанный в землю, на кровати, прорастает грибами. Тем и живет. Вроде не плачет, не орёт, на помощь не зовёт. Перочинный ножик в руке странно задрожал, словно боевой конь, рвущийся вперёд. Рука устала сдерживать перочинные порывы, и потемневшее затёртое лезвие сладострастно выпросталось, вырвалось из-под рукоятки ножа, чтобы поскорее войти в тело гриба. Максим чувствовал, что он должен Семёну Ивановичу за этот откровенный рассказ, и должен Лене с Колей, которые так смешно и ловко выдернули его из беспросветного отупляющего бытия курьером. Максим придвинулся к кровати: - Так какие самые хорошие тут?.. * * * Сколько бы не старались городские власти, в Москве всегда находилось какое-то совершенно лунное место, непокорное времени, эпохе и людям, пытавшимся обустроить город в соответствии со своими вавилонскими мечтами. Сколько бы не пыхтели чиновники, сколько бы победно не блеяли ручные СМИ, рано или поздно фасад столицы предательски обваливался, обнажая довольную жизнелюбивую купеческую морду. Местная агора, расположившаяся на конечной трамвайной остановке, приютила очередной московской анахронизм – дикий рынок, торговавший всем подряд. Здесь не было палаток, городских гербов, надписей «московская ярмарка», биотуалетов и прочей ерунды, необходимой для придания рынку более-менее официального вида. Стихийная торговля начиналась с утра и шла до вечера, и летом, и зимой, несмотря на многочисленные попытки прекратить этот либертарианский рай. Судя по злому виду полицейских, устраивавших рейды, взяток им не предлагали и не собирались. Кажется, у рынка была какая-то метафизическая связь с этим местом, поэтому каждый раз, после разгона нарушителей, агора едва ли не через час вновь обрастала коробчонками с хламом, ящиками с зеленью и банками с домашними соленьями. Привычное и удачное место на углу, прямо напротив конечной остановки, занимал Коля. Любой, кто хотел бы добраться до сомнительного консервированного варева, семечек и вязанных носков, должен был пройти мимо аккуратных кузовков с грибами на столике из «Икеи». Как и всегда, столик предлагал не без магазинного лоска загадочные сморчки. Взгляд - воленс-ноленс - скользил по разложенным грибам, а фигура Коли как-то странно располагала. Было сразу понятно, что человек он крепкий, ушлый, но деловой, торговаться не станет, но и не обманет. Деловой. - А это что? - Semenus Fungi. - А по-русски? - Ну… Типа боровичок. - Какой же это боровичок? У боровика ножка толстая. - А это владимирский. Да ты попробуй, родная. - Ну… Буду я грибы сырые есть. Тут Коля выхватывал из лотка «боровичка» и в два укуса съедал гриб. - Во! Даже сырыми хороши. - Ну уж. Ладные больно… В магазине такие ого, сколько стоят. Ну что, прямо из Владимира? - Конечно. Мне каждое утро привозят. - Зимой что ль? - Так не с лесу они, ферма у нас. - Ладно… Смотри, отравлюсь, я тебе… - Тетенька, куда ты отравишься-то? Завтра придешь – еще попросишь. - Тётенька! Мне знаешь, сколько до пенсии?.. Вот давай этот лоток весь… Максим завороженно наблюдал за Колей и ясно понимал, что никогда так ловко торговать он не сможет. То, что Коля торговал грибами, было случайностью, одной из бесконечных вариаций его жизни, и в какой-нибудь другой вселенной он бы продавал не semenus fungi, а, скажем, иоттаватты энергии, темную материю, на худой конец – нефть. Но сложилось, как сложилось, и готовность Коли сбывать грибную поросль туповатым бабкам была сродни не меланхоличному спокойствию стоиков, а равнодушию Белых скал Дувра, занесенных злым шутливым богом на колхозный пожарный пруд. Что ж, пруд так пруд. Впрочем, вскоре выяснилось, что у Максима, еще вчера провалившего карьеру разносчика еды, имелось важное преимущество. Максим был типичной недотыкомкой, при определенных обстоятельствах вызывающим сочувствие еще больших недотыкомок. Так, гнусно мерцая дешевой лампочкой сомнительного обаяния, Максим мог привлекать глупых мотыльков, стремившихся пожалеть плохо одетого на зиму мальчика у лотка с грибами. Кроме того, в паре с Колей они производили впечатление провинциальных артельщиков, в самом деле волочащихся с самого Владимира с этими идиотскими грибами. Коля по достоинству оценил ущербное обаяние Максима. Сегодня почти все лоточки с грибами расхватили за полдня, еще до того, как сухой колючий холод пробрался к самым костям, обещая скорые ревматизм и воспаления. Закутанные в китайские пуховики, шарфы, платки и шапки тетки, которым было еще вот столько еще до пенсии, едва ли не вставали в очередь друг за другом, чтобы поскорее купить домой бесполезные, но такие завораживающие semenus fungi. В обед, в самый разгар торговли, объявилась полиция, чтобы вновь по-варварски разогнать агору. Закаленные борьбой с системой бабки с шерстяными носками и семечками ретировались поразительно быстро и четко. Другие продавцы роняли вещи, делали вид, что ждут трамвая или даже покорно вставали, видимо, надеясь, что так палачам будет проще их пристрелить. Какой-то замешкавшийся мужик с «башкирским мёдом» бросил все вещи и побежал, прижимая к груди сумку с деньгами. Не шелохнулся только один Коля, спокойно наблюдавший за приближающимся полицейским. Вместе со своим напарником полицейский попытался взять агору в кольцо, зайдя с двух сторон, но наученные горьким опытом либертарианцы разбежались со скоростью, превышающей физические и административные возможности околоточных. - Торгуем? Полицейский был на голову ниже Коли и заметно уже в плечах, из-за чего он больше походил на какого-нибудь почтальона или фельдъегеря, казённого воробушка, тыкавшегося клювиком инструкций и регламентов в насмешливую и злую реальность. - Нет, - улыбнулся Коля и без страха уставился на воробушка. - Торгуем, торгуем, - раздраженно сказал полицейский. - Ну и чем же? Полицейский, а вместе с ним и Максим с удивлением уставились на пустые кузовки, где еще минуту назад находились владимирские боровички. - Тут грибы были, - уперто сказал полицейский. – Сумку показывай. Коля послушно расстегнул баул, в котором утром лежали разложенные по кузовкам грибы. Сейчас баул пуст, не считая термоса и коробки с надгрызенным бутербродом с сыром. - Фокусы, значит. - Товарищ полицейский, перед законом чист… - Я всё видел, я… - Ну зовите напарника, свидетелей, давайте грибы искать. Полицейский с ненавистью уставился на Колю, потом что-то вспомнил и сказал: - О. Ты с ним? Максим кивнул головой. - Пуховик расстегни. Максим удивленно посмотрел на Коля. Тот лишь пожал плечами. Полицейский с каменным лицом изучил подкладку фирменного пуховика службы доставки «Столовка», растянутый свитер и длинный шарф. Подошёл второй полицейский. - Чего случилось? - Да вот… Торгует грибами, я видел. Подошёл – нет грибов. - Спрятали что ль? - Ну. - Искал? - Да искал, нет нигде! Съели что ли, фокусники? Максим и Коля замотали головами. - В общем, - недобрым тоном сказал первый полицейский. – В общем, еще раз увижу – посидите в тепле в камере с парашей какой-нибудь обосранной. Заберу, обещаю, за грибы или за… За фокусы! - Пойдем, пойдем, - потянул его за рукав второй полицейский, искоса поглядывая на Колю. – А вы – валите отсюда. Первый полицейский еще что-то долго и зло бурчал. Коля дождался, пока они сядут в машину, и ухмыльнулся. - Работнички… Ну, собирай лотки, пойдем уж… Пока пробки не начались. - А где грибы-то? – спросил Максим. Коля, не ответив, побросал в сумку вещи, кое-как сложил икеевский столик и жестом показал Максиму, чтобы тот взвалил баул себе на плечо. Ленивое зимнее солнце, затянутое дифтерийной плёнкой облаков, уже перекатывалось к горизонту, приглашая долгий тоскливый вечер. Каждый зимний день напоминал о том, как далеко и рискованно расселился человек, покинув эдемское лоно Средиземноморья. Не было никаких причин оставаться здесь и дрожать от холода год за годом, чтобы умереть и даже после смерти околевать в промерзшей земле, оледеневая в камень. Максим с унынием подумал, что в каждом году для нормальной жизни остается от силы четыре-пять месяцев, а то и меньше, а всё остальное время приходится терпеть холод и длинные ночи. Теперь-то уж никто границу на замке не держал, и всего-то нужно было решить пошлый вопрос с деньгами, чтобы перебраться хотя бы на второсортные Балканы. Кому надо, тот вопрос с деньгами и решал, а Максим только и делал, что кувыркался с работы на работу, поражаясь тому, какой беспросветной может казаться жизнь. Теперь вот грибы. Еще и с волшебные, исчезающие. Толку-то?.. Пока Максим шёл до машины, ему показалось, будто сумка дёрнулась и даже немного потяжелела. После истории с Еленой он бы не удивился, если бы из баула выполз еще один карлик или карлица, которые за руку повели его в очередную нехорошую квартиру с говорящими кактусами или людьми-рыбами, метавшими съедобную икру. Максим где-то читал, что как раз так шизофрения и начинается – с мелкой и неопасной дички, со временем изолирующей больного от реальности. Бред, галлюцинации… Всё это, как кокон, обрастает вокруг человека, пока он не превращается в тело, охваченное безумие. Но если Максим критически воспринимал дичку, значило ли это, никакой шизофрении у него нет, а всё, что с ним случилось реальность? Или же это была какая-то коварная форма шизофрении, маскировавшаяся под нездоровую реальность? Мол, парень, ты в аду, и это правда. В конце концов, что такого было в грибах, растущих из старика, после доктора Менгеле и Отряда 731?.. Так, шалость… Коля неловко устроился своим квадратным телом на водительское сидение, завёл машину и включил радио. Ведущий натужно заливался соловьем, как будто не знал, что всё еще тянулся зимний день проклятой зимней зимы без всякой надежды на расставание с пуховиком и тяжелыми потными ботинками. - Слушай, а где грибы были? – снова спросил Максим. - В море, - хмыкнул Коля. - В море? В каком море? - Дирака… * * * Постепенно Максим втянулся в грибной бизнес и даже немного повеселел. Тяжело было рано вставать и состригать грибы с говорливого Семёна Иваныча, зато после обеда он уже сидел на кухне, где его ждала такая домашняя и не обязывающая ни к чему Елена, стряпня и огромный диван. Пришлось даже познакомиться с неприятными соседями, какими-то энергичными бабками, почему-то уверенными, что у них особые полномочия на этаже. Им не нравился легкий грибной запах и сам факт совместного проживания трёх человек, сопровождаемый, разумеется, безудержный содомией. Максим что-то вежливо и сдержано рычал им в ответ, стараясь не попадаться на глаза гарпиям. Конечно, Максим остановился здесь лишь на время, и дальше его ждал какой-нибудь новый бестолковый кувырк, но сейчас он мог немного расслабиться и пожить странной, но спокойной размеренной жизнью. По крайней мере, можно было удалить из контактов все рабочие номера, связанные со «Столовкой», а также резюме с бесполезных сайтов поиска работы. Кажется, будто эти сайты существовали только для того, чтобы дразнить и рассказать о работе, которую вы никогда не получите. В последний раз Максим просто сам зашёл в офис «Столовки» и спросил, не нужны ли курьеры. Разумеется, курьеры были нужны, это вам не посредственный дизайнер, затерявшийся в бесперспективности и череде кризисов. Единственное, что тревожило, причем всех троих – Семён Иваныч. Последнюю неделю он начал выдавать плохонькие грибы, да так редко, что иногда и не каждый день Максим с Колей выбирались на рынок. Плохонькие грибы приходилось сушить, а то и вовсе перемалывать и фасовать в капсулы, чтобы не было так заметно их печальное состояние. Капсулы продавались под видом какого-то чудо-лекарства, но без должной рекламы сомнительные пилюли покупали только совсем отчаянные люди, готовые уморить себя мочой на грибах, лишь бы не загреметь в больницу. Семёны Иваныч к своему грибному бесплодию относился спокойно. - Да вот кончусь я скоро. Ну уж, сколько мне грибы-то родить, шестьдесят семь мне. Отец мой в шестьдесят уже в могиле лежал… Лежу, небо копчу… Но, видать, пора мне уже хорониться. Коля с какой-то неискренней интонацией обещал, что Семёну Иванычу непременно устроят похороны – со стопкой водки и черным хлебом, и обязательно похоронят в настоящей могиле, с оградкой и камнем. - А фотографии не надо на камне, дорого это. Буквами выбей, мол, лежит Семён Иваныч, тогда-то родился, тогда-то умер. И на сорок дней выпей за меня. - Сделаю всё, отец, - говорил Коля. В дни, когда не удавалось поторговать, Максим заходил в грибную комнату, присаживался к Семёну Иванычу, который охотный рассказывал ему байки из своей жизни. Байки частенько походили содержанием на забытые советские анекдоты, но Максим не жаловался. Ему казалось, будто он остановился где-то в тёмном-тёмном лесу, включал радио и, закрыв глаза, отдыхал от всего и всех. Только не шумели беспокойно деревья – потому что Максим забрался в очень-очень безветренный день очень-очень далеко, так далеко, где кроны от тесноты не могли шевельнуться. - Кончусь я, да и ладно. Пожил свое, - мерно тарахтел Семёны Иваныч. – Помирать страшно, только чего уж толку от меня? Завод мой разорили да закрыли, сын – пидорас, грибы из меня не идут. Ну вот, скажем, жил бы я так еще сто лет, ну и кому от этого польза? Да и мне особого удовольствия нет. С бабами уже не получится, есть я так и не ем, считай… Интересно, конечно, сам Горбачёв помрёт, или его, всё же, грохнет кто-нибудь. Да и всё. Пожил, я, пожил. Всему свое время… Лишь бы положили в землю, как надо, а мне больше и не нужно, чего там… Со временем голова Семёна Иваныча всё больше мертвела, из-за чего мимика становилась устрашающей. Похоже, часть лицевых нервов и мышц разложилась, поэтому при свете тусклой лампочки Семён Иваныч буквально походил на мертвеца, которого пользовали как чревовещательную куклу. Будто бы внутри земляного холмика сидел еще один карлик и вещал предсмертные монологи, стараясь не засмеяться со своего остроумного розыгрыша. Остальная часть тела Семёна Иваныча претерпела какие-то необычные метаморфозы и, минуя обязательные трупные стадии, смешалась с землей в однородную кашицу. Максим как-то случайно, вставая с пола, не удержал равновесия и рукою уперся в живот Семёна Иваныча. Ладонь легко ушла глубоко вниз, пока не уткнулась в дощатый настил кровати. Семён Иваныч прокомментировал это философски: - Видишь? Уже и живота нет… Ну хоть кормить не надо. С ушей грибы забери, а то слышно не очень… Впрочем, денег пока хватало. Кажется, что холодильник сам собой заполнялся едой, и Елена продолжала готовить как обычно. Разве что грибов стало меньше, и себе уже ничего не оставляли. Максиму казалось, что Елена с Колей что-то придумали, потому как они явно давно знали друг друга и привыкли зарабатывать везде и как угодно. Это обнадёживало, но, с другой стороны, Максим легко мог оказаться лишним. Чего им стоило сорваться прямо завтра, бросить всё и пойти петь по электричкам жалостливые песни или воровать ордена у стариков? - А что вы будете делать, когда Семён Иваныч кончится? – как-то спросил Максим у Елены. - Придумаем, - обтекаемо отвечала она. – Чего ты беспокоишься? Жилье есть, еда есть. Я у тебя есть, м? - Ну да, согласен, - неуверенно сказал Максим. – Так что, похороните Семёна Иваныча и нового деда пойдете искать? - Наверное. Да чего ты пристал-то? Денег тебе мало? И так живешь как при коммунизме… - Да я так, - защищался Максим. – Вроде как бизнес у нас. - Вот именно, у нас. Когда нужно – работай, когда нужно - отдыхай. А мы что-то да придумаем. Максим с беспокойством наблюдал, как Семён Иваныч с трудом говорил, поскольку его голова была близка к полному разложению. Кожа неестественно и отвратительно сползала вниз, глаза превратились в студенистые лужицы, а рот двигался, кажется, на каких-то веревочках, деревянно и глухо выкаркивая последние слова: - Максим… Смотри, чтоб похоронили меня… Как положено… Они обещали… Обманут же… И тебя обманут… Я видел… У Коли глаза чужие… Не его… Не смотри… В день смерти, всего за несколько часов до того, как растечься в кашицу, Семён Иваныч сипло прошептал только «похоронить как нужно» и «чужие глаза». Затем, словно по щелчку, его облезлый пергаментный рот замер открытым, а еще через мгновение всё лицо медленно расползлось по земляной насыпи на кровати. Коля, который не хотел присутствовать при агонии, позже зашёл в комнату, срезал последние грибы и предложил пожарить их. - За упокой души, - ухмыльнулся он. Елена немедленно принялась готовить, развеселившись от мысли помянуть деда его же грибами. - Хоронить-то будете? – спросил Максим. - Хоронить? Чего-о? – удивился Коля. – Ты же видел, там земля одна осталась… Ни костей, ни мяса. Хоть под окно выбрасывай и цветочки выращивай. - Ну вот просил он очень, - не отставал Максим. - Просил… Ну ты сам подумай, его хоронить – это сколько денег нужно? Мы с него столько не заработали. Ладно б, если так грибы рожал года три, а тут? Он у нас меньше года, и на что его хоронить? Я карманы выворачивать не стану. Сам виноват, протянул бы еще полгодика – хотя б могилку ему сообразили. Без оградки и камня, но хоть с фанерой… - Фанеры ему б хватило, - вторила Елена. – Ему уже всё равно, понимаешь? Ссыпать его в яму, и всё. Фанеру туда воткнуть – считай, могила. А хоронить его пускай сынок хоронит, если он живой еще… - Так обещали же, - не унимался Максим. – Я к нему как ни приду, он всё разговор начинает про то, как его похоронят. По-человечески. - Ну! – торжествующе воскликнула Елена. – По-человечески – это когда трупик есть. Трупик в гробик кладут, а гробик в могилку. А тут что? Жижа, грязь. Вот мы его в ямку ссыплем, а там, может, деревце вырастет – вот ему приятно станет, а то грибами одними исходил… После этого разговора Максим насупился, сказал, что пойдет погуляет и вышел из квартиры. Ему хотелось как можно скорее убежать насовсем, переехать, заняться чем-то нормальным, пусть даже унылым и поганым, как курьерская работа. Смерть Семёна Иваныча и какое-то предсказуемое и тем более отвратительное предательство Коли и Елены гнали Максима прочь. Казалось, что вся эта абсурдная история, начиная со встречи с Еленой, грязью облепила его. Нужно было отмыться, очиститься, исторгнуть через поры кожи, выблевать бесовщину и на коленях ползти и просить дать работу и приют до лета. Перебиться как-нибудь до мая в общежитии, бегать, как студент, по всей Москве, только бы без карлиц, спортсменов с чужими глазами и грибов. А летом… Летом будет точно проще. Чужой спальный район гадко дразнил Максима. Всюду стояли дома, а в домах горел уютный огонёк, и теплилась уютная жизнь, в своем углу, убежище. Уютные люди приходили после работы уставшими, включали свет, готовили еду и уютно прятались от зимы, ничуть не беспокоясь о ветеранах труда, превратившихся в землю. Когда Максим пытался так же жить, по-бюргерски, размеренно и разумно, ему становилось тошно. Тошно и страшно от того, что отпущенные ему годы могут пройти, а вернее – пробежать и мелькнуть - в этом несложном ритме до тех пор, пока его не увезут в автобусе с надписью ГБУ «Ритуал». Серым утром, по пробкам, на какое-нибудь кладбище, непременно поздней осенью, когда земля, уже неподатливая и твердая, нехотя и со вздохом примет его. Снова земля! Максим раздраженно сплюнул, взял в магазине средней сомнительности коньяк и пошёл домой. Он редко пил и потому был уверен, что коньяк поможет без последствий протолкнуть остаток дня в небытие. Словно завтра что-то должно было измениться, и потому следует как можно скорее перемотать затянувшееся интермеццо. Дома всё было как обычно. Елена наготовила еды, и, кукольно устроившись на диване, что-то делала в ноутбуке с серьезным лицом. Коля где-то ошивался, может, искал очередного деда с баяном, чтобы привести его на земляное ложе и ждать новый урожай грибов. - Конья-я-я-к! – шутливо воскликнула Елена, заметив бутылку, но быстро вернулась к своему занятию. – Ешь, пока горячее… Я попозже, надо кое-чего посчитать… Максим механически затолкнул еду, залил глотку коньяком и полез на другой край дивана, подальше от Елены, чтобы заснуть. Заходить в комнату к Семёну Иванычу было страшно, хотя Максим вполне резонно предполагал, что никакого Семёна Иваныча там уже нет, даже в виде земляной кашицы. Он постоянно пах и наводил сырость, и Елена наверняка с удовольствием ссыпала или слила его в какое-нибудь ведро. От коньяка мутило. Знаменитый северокавказский коньячный спирт, конкурирующий с декадентским Коньяком, победно царил во всех магазинчиках России, и царил по заслугам – едва ли что-то так же хорошо и тяжело давало по шарам. Даже сам цвет жидкости облагораживал любую рваную клеенку с разложенной колбасной нарезкой и салатиком в пластиковом контейнере. Максим осоловело лазил по сети, пока разноцветная и бестолковая чепуха не начала сливаться в полную ерунду. Кто-то кого-то где-то зачем-то. Как интересно! Как это важно! Как это влияет на жизнь Максима! Виртуальная сигарета в виртуальной курилке, чтобы поскорее прошёл и день, и месяц, пока не случится что-то хорошее. Потом его, кажется, накрыли одеялом и даже стащили носки. Стало совсем темно. Было плохо, особенно от того, что опьянение не проходило, но сносно – не тянуло блевать. Теперь коньяк выглядел как плохая идея, что и требовалось Максиму – переключиться с надрывной истории Семёна Иваныча на что-то очень цепкое и приземленное. Ночью Максим всё же встал и некоторое время медитировал над унитазом. Ванная комната слегка раскачивалась и казалась чужой и незнакомой, словно до этого Максим не менял полдюжины квартир в самых разных районах. Дагестанский коньяк лихо катал Максима на проспиртованной «Приоре» по горному серпантину случайных измышлений, просившихся наружу. Рано или поздно утро должно было ворваться в город и всё развеять, а пока оставалось ворочаться на диване, стараясь не разбудить Елену. Под утром начались потные душные кошмары. Снилось, что кто-то огромный, даже больше Коли, бродил по квартире, громко стуча каблуками по паркету, и горестно вздыхал. Великан маялся, ходил из угла в угол и охал. Затем тёмная фигура наклонялась к Максиму, осматривала его невидимыми глазами, неразличимыми толи из-за отсутствия света, то ли потому, что и лица никакого не было, и вновь продолжала шагать по квартире. Страшнее всего было в моменты, когда фигура приближалась к Максиму, но ничего не предпринимала. Как будто хотела сказать что-то, может, успокоить, а может, наоборот дождаться, пока Максим проснется, чтобы поглотить его во тьму тьмы и рассеяться плотным облаком старой пыли. Поэтому Максим, как ребёнок, лежал, плотно закрыв глаза, и надеялся, что что-то случится раньше – или тёмная фигура исчезнет, или, наконец, наступит утро – хотя бы технически. Духота усиливалась, а время только замедлялось, подыгрывая непрошенному гостю. Тело затекло, ныли руки и ноги. Было страшно вдруг дёрнуться и обнаружить себя. В таком напряжении Максим пролежал до пяти утра, пока, наконец, не развеялось наваждение. Тяжелый похмельный сон овладел его телом и погрузил в забытье до самого обеда. * * * У лепнины на потолке было важное достоинство, поскольку в ослабленном похмельном состоянии разглядывание потолка культурно подкрепляло силы организма в борьбе с разложившимся этанолом. Ковры на стенах тоже неплохо подходили, но иногда от их галлюциногенных узоров становилось еще хуже. Максим вспоминал, как он, еще школьником, болел, и во время лихорадки лежал, уставившись в страшный советский ковёр, лабиринты которого заводили прямо в лапы к Минотавру. И не было нити Ариадны, только бесконечный лабиринт с хищными изгибами и неизбежным концом. В квартире у Елены и Коли, конечно, никакой лепнины не было, потолок скучно собирал пыль и предлагал перевести взгляд на что-то более интересное. Максим с трудом потянулся, чувствуя, как тело благодарит его за часы, проведенные в скрюченной позе. Наконец, Максим занял сидячее положение и осмотрелся. Дневной свет вяло тёк на кухню сквозь давно не стиранные занавески. По правую руку от Максима, в неестественной позе, лежала Елена. Было видно, что умерла она не сразу, а мучаясь – одеяло, подушка и простыня валялись на полу, причем простыню она смогла выдернуть даже из-под Максима. Её рот доверху заполняла бурая землистая кашица, при более внимательном изучении этой же кашицей оказались забиты ноздри и уши. Выглядело это так, словно кто-то забил её полностью землею, утрамбовывая, прямо во сне. Пол был залит мочой. Максим, шатаясь, подошёл к телу Елены и тупо уставился на труп. Чем больше он смотрел на неё, тем сильнее ему хотелось закричать. Максим еще ни разу не просыпался в одной комнате с трупом, тем более – с жертвой убийцы. Смерть, обитавшая всегда где-то на периферии сознания, несколько часов назад материализовалась и нанесла частный визит к соседской душонке. Дагестанский коньяк и предсмертная стряпня Елены фонтаном залили кухню. Максим старательно блевал, со стонами и кашлем, полностью сосредоточившись на процессе. Дела сложились настолько плохо, что требовалось любое облегчение, пусть даже облегчение после рвоты. Дрожали руки и ноги. Максим, с капающей с губ желчью, еще раз осмотрел Елену и решил больше никогда сюда не возвращаться. Он сгреб свои немногочисленные вещи и поплелся в прихожую. Вновь Максим думал о спасительной двери, ведущей прочь из этой галлюцинации. До выхода оставалось всего каких-то несколько метров, но вот уже боковым зрением Максим увидел остатки Коли, валяющиеся на пороге в комнату Семёна Иваныча. С Колей случилось что-то совсем уж гротескное. Максим чувствовал себя на съемках какого-то фильма Кроненберга вроде «Видеодрома» - с обилием плоти в неестественных состояниях. То, что лежало на пороге, представляло собой только половину Коли, причем выхолощенную оболочку. Чуть поодаль лежал голый и лысый карлик неопределенного пола с длинной оборванной пуповиной, а рядом с ним – вторая часть оболочки Коли, напоминавшая безразмерные леггинсы. Было не до любопытства. Следовало поскорее взять себя в руки, открыть замок входной двери и выползти на лестничную площадку. Дальше?.. Какое значение имело «дальше», если прямо сейчас Максим наблюдал лоскуты Коли и лежащего среди них карлика? Да еще и с пуповиной? Ноги всё же не выдержали, и Максим медленно сполз по стене на пол. Хорошо, Колю он убить бы не смог. Или того, кто был внутри Коли. Но вот Елена… Любой следователь немедленно вцепился бы в Максима, что он, он, конечно, он взял да набил своей подруге рот землицей. Ну а уж потом, после выбитых признаний, в дело пошёл бы и псевдоколя, причем, сразу обе его части – и оболочка, и карлик. Всех Максим и убил. Так-то. Максим тихо завыл и пополз обратно на кухню. Где-то там лежала заначка, Максим как-то видел Елену, прятавшую пачку денег за маленьким потрепанным томиком Ибсена на стенной полке. Сейчас очень кстати взять денег и где-нибудь спрятаться на месяц, а то и два. А лучше вообще уехать отсюда, ведь на него обязательно выйдут и что-нибудь да уж сделают. Посадят. В тюрьму или даже хуже, в психбольницу. Заначка была на месте. Максим натянул грязноватые брюки, толстовку, сунул в карман пачку денег и, зачем-то, Ибсена, и, опираясь о стены, поплелся к двери. Было холодно, но Максим пока еще не чувствовал ничего, кроме заглушающего всё желания побыстрее и подальше уехать из квартиры, полной трупов. Позже будет всё – и холод, и остатки похмелья, и ноющий, изматывающий страх, и кошмары по ночам, и навязчивый бред и, возможно следствие с непременным заточением в каком-нибудь из исправительных учреждений. Хотя, по уму, исправлять-то нужно было не его, а этого проклятого Колю. И Елену. Кто ветерана-то обманул? Максим? Не-е-ет, Максим хотел как лучше, теперь Максиму надо было поскорее выбираться, выкарабкиваться, выбираться прочь, потому как никакой вины его в случившимся нет, а с карликами, как выяснилось, дел иметь никаких нельзя, никаких даже делишек. В подъезде, на первом этаже, Максим столкнулся с вредной соседкой. Она презрительно окинула взглядом пьяницу-жильца, с осоловевшим видом выбирающегося за выпивкой. - Когда уже съедете?.. Алкота… Смотреть противно. - Съехали! – нервно хихикнул Максим. – А всё уже! Съехали мы! Еще раз хихикнув, Максим помахал томиком Ибсена, открыл парадную и танцующей походкой вывалился в холодное равнодушное утро.
Спасибо. Запомнилось, можно цитировать Максим так долго бегал по курьерским заказам, что смог догнать старческие болезни Социальный пакет. С ручками, б/у. Отличный дружный коллектив, состоящий из неудачливых дрочил, осевших в Москве, как остатки еды в раковине. Все с потерянными глазами и с жизнью до последнего рубля Салон был забит старыми бабками, как будто автобус шёл до лодочной станции Харона. составляя тактильную картину вечной раны, вечной погибели, влекущей мужчин на обманчивые скалы оргазмов, разочарований и внезапного отцовства Каждый зимний день напоминал о том, как далеко и рискованно расселился человек, покинув эдемское лоно Средиземноморья. лежал, уставившись в страшный советский ковёр, лабиринты которого заводили прямо в лапы к Минотавру
